И.А. Беляева
Тургенев не был москвичом по рождению, поэтому, возможно, не ощущал какой-то особой, кровной связи с Москвой. Он не мог, подобно М.Ю. Лермонтову, считать Москву своей родиной и потому прощать ей все горести, что пришлось пережить в этом городе, или, подобно А.С. Пушкину, сердцем замирать при мысли о Москве. Конечно, он прекрасно знал строки из «Евгения Онегина»: «Как часто в горестной разлуке, / В моей блуждающей судьбе, / Москва, я думал о тебе! / Москва… как много в этом звуке / Для сердца русского слилось! / Как много в нем отозвалось!» Но в «блуждающей судьбе» Тургенева не Москве было отведено такое особое место. Его сердцу был ближе дом в Спасском-Лутовинове, где прошли его ранние детские годы, орловские места, позже — гнездо в Бадене, которое было подобием некоего семейного счастья. Хотя и к ним он относился без излишнего трепета. В одном из писем к Полине Виардо, пусть и несколько запальчиво, что объяснимо и молодостью, и влюбленностью, и революционным порывом, в котором жила вся Европа в конце 1840-х гг., он признавался, что «для человека с сердцем есть только одно отечество — демократия…». Во всяком случае, живя в России, душой Тургенев мог отдохнуть только в Спасском, там ему хорошо писалось, там был дорогой его сердцу парк, природа. Конечно, были любимые люди и в Петербурге, и в Москве, но к этим городам вне их связи с этими людьми писатель не был привязан.
